Дмитрий Дмитриевич был в Париже не первый раз. И вновь его поразил этот город, величие которого таилось совсем не в размерах, как думалось когда-то - масштабы Парижа для одной из мировых столиц миниатюрны, а в той иногда безапеляционной, иногда веселой самоуверенности, с которой сомнительные истины провозглашались абсолютом. "Здесь, пожалуй, все так: казаться важнее, чем быть».
Вечерело. Ночная мгла нежно и неспешно, но неумолимо и уверенно, подобно опытному любовнику, опускалась на податливую плоть Парижа. Дмитрий Дмитриевич расположился на скамейке неподалеку от фонтана в саду Тюильри, достал трубку и сопутствующие курительные принадлежности, аккуратно набил ее своим любимым табаком от Samuel Gawith & Co и с наслаждением раскурил вересковый пайп, изготовленный шотландским мастером в конце девятнадцатого века и презентованный ему пожилым и весьма важным клиентом за благополучное избавление от геморроя.
Первый глоток ароматного дыма... Он ждал этот миг год. Вообще-то Дмитрий Дмитриевич не курил. Только в отпуске, где-нибудь в забытом богом Монако или в захолустном Берлине, где его никто или почти никто не знал, он мог полностью предаться пороку табакокурения. Он очень ценил возможность быть неузнанным, раствориться, стать деталью пейзажа.
Мимо проплывала разноязыкая и пестрая толпа. Было забавно, наблюдая издали за одеждами, жестикуляцией и мимикой, пытаться угадать, из какой страны прибыл человек. Вскоре Дмитрий Дмитриевич сделал вывод, что почти всегда безошибочно определяет соотечественников. Стало интересно, что за признаки выдают уроженцев СССР-СНГ-России-Украины? Появилась гипотеза: если европейца выделяла добротная, но неброская одежда, наши люди одеты или образцово безвкусно, или слишком уж хорошо. Дмитрий Дмитриевич много путешествовал, и, пожалуй, одной из самых больших загадок для него было, кто же носит наряды от Версачи, Армани и прочих кудесников моды. Даже в Ла Скала таких были единицы. Разве что казино в Монте-Карло...
Забавно было также разделять японцев, китайцев и корейцев. Оказалось, что это совсем просто: китайцы умудрялись быть одновременно дисциплинированными и наглыми, японцы же стремились и одеваться, и вести себя по-европейски. Корейцы представляли что-то среднее - если они полагали, что их никто не видит, – типичные китайцы, но стоит им поймать чей-нибудь взгляд – японцы да и только. Впрочем, в китайцах было еще что-то. Дмитрий Дмитриевич заметил, все они нет-нет да и бросят быстрый, строгий взгляд окрест. Так лев, почувствовавший первые приступы голода, обводит желтыми, немигающими глазами саванну, так покупатель осматривает свои будущие владения...
Через полчаса Дмитрий Дмитриевичу наскучило это занятие. Он набил вторую трубку, раскурил ее и, окутанный ароматным облаком, нашел новое развлечение. Он представил себя судьей на конкурсе «Мисс Вселенная» и стал оценивать красоту проходящих мимо женщин по десятибальной шкале...
Женщины не были его слабостью. Напротив, они были смыслом его существования, целью и средством, источником силы, общение с которыми эти силы и забирало. В этих загадочных, необъяснимых, эфимерных существах, в обладании их сказочно прекрасными телами, видел он свое мужское предназначение. Друзья часто упрекали его в избыточном – с их точки зрения – женолюбии. Некоторые даже упрекали в том, что он не лечится от сексуальной зависимости. Однако Гуров никак не мог согласиться с тем, что женолюбие может быть избыточным. Его никак не устраивала печальная участь знаменитого гольфиста Тайгера Вудса, который по требованию любящей, видимо, жены излечился от этой самой пресловутой зависимости, а, заодно, и от своего некогда феноменального умения играть в гольф.
...Однако и это времяпрепровождение оказалось довольно скучным. То ли Гурову не везло сегодня, то ли критерии его были слишком высоки, но оценки никогда не переваливали за восьмерку. Лидировали в конкурсе две мулатки, обладавшие идеальным силуэтом и чертами лица, чего никак нельзя сказать об их манерах: походка, чрезмерно резкая жестикуляция, смех с хрипотцой, который женщины издали, проходя мимо его скамейки. Вульгарность, как вкус перезрелых фруктов: и сладко, и предчувстсвие гнили. «Этим Кармен только стакана семечек не хватает», - подумал Гуров, отдавая все же должное завидному экстерьеру дам.
Был восьмой час. Вечер еще нельзя было назвать сумерками, но солнце уже закатилось куда-то в Булонский лес. Дмитрий Дмитриевич собрался подводить итоги конкурса и перебираться ужинать в какое-нибудь кафе напротив Notre-Dame, когда со стороны Champs-Elysees в сопровождении закатных лучей появилась Она. Ее золотистые волосы, прикрытые белоснежной шляпкой, казались королевской короной; светло-голубое кружевное платье, слегка приталенное, нежно обнимающее бедра, сужающееся к коленям и вновь расклешенное книзу, облегали ее античных форм фигуру подобно тому, как золотая оправа обрамляет бриллиант. Платье венчало кружево, которое заканчивалось там, где изящество лодыжек плавно переходило в изысканность стоп, стыдливо прятавшееся в туфли на в меру высоком каблуке. Дама шествовала в сопровождении милого мопса, который горделиво посматривал по сторонам: «Вот, - мол, - какая у меня хозяйка». Когда дама с собачкой подошла поближе и Дмитрий Дмитриевич разглядел красивое, слегка надменное лицо женщины, сознающей в полной мере силу своих чар, он невольно привстал. В это время над аллеями Тюильри прошелестел вечерний зефир, и Дмитрий Дмитриевич, вынужден был, чтобы обуздать стремление шляпы к полёту, придержать её за поля. Дама приняла этот жест за приветствие, с интересом глянула на мужчину, который отважился на столь необычный ныне жест, и слегка наклонила голову в полупоклоне. Доктору ничего не оставалось делать, как поклониться в ответ. Она едва заметно улыбнулась и – так почудилось Гурову – подмигнула ему. От неожиданности лицо доктора вытянулось. Так, с этой нелепой гримасой на лице, он и застыл. Дама прошла мимо. Гуров провожал ее взглядом, пока контуры ее фигуры не растворились окончательно в мареве незаметно сгустившихся сумерек. И только теперь он понял, насколько глупо он выглядит с открытым ртом и выпученными глазами. Стало неуютно. Он огляделся. «Боже мой, ну почему женская красота делает нас такими неуклюжими». Еще раз огляделся и, насвистывая только ему известную мелодию, отправился в сторону Латинского квартала. Проходя мимо негра, целый день торгующего детскими игрушками, зажигалками и прочим необходимым туристам товаром, Гуров исполнил непонятный пируэт, в конце которого водрузил на кудрявую голову африканца свою шляну, тот сначала оторопел, а потом заулыбался во все свои белоснежные зубы и тут же пустился в безудержный вуду-ритуальный перепляс.
Дмитрий Дмитриевич потягивал кофе, который как он знал точно, в Париже варить не умеют, попыхивал трубкой и наблюдал картинки уличной жизни. Толпы праздношатающихся вершили извечное броуновское движение: англосаксы – в мыле, спортивных одеждах и с рюкзаками за спиной, русские – с выражением озабоченности на лицах, обсуждая на ходу где, что и почем, французы, презрительно глядя на приезжих, неторопливо, с гордо поднятой головой, переходили дорогу на красный свет; под звуки тамтамов или каких иных ударных инструментов группа подростков истязали себя в брейк-дансе; чуть поодаль три разноцветных пары соревновались в продолжительности поцелуя. Присмотревшись, доктор пришел к выводу, что одну из пар составляют два темнокожих отрока.
Шум улицы действовал гипнотически. Через некоторое время доктор перестал обращать внимание на происходящее вокруг. Его мысли все время возвращались к Прекрасной Незнакомке. «Однако же, не перевелись еще красавицы. Ведь что за стан, что за лик! Воистину неземная красота». Когда Дмитрий Дмитриевичу доводилось влюбляться – а это случалось с ним по несколько раз в год – он даже наедине с собой изъяснялся высоким слогом Согласитесь, что «стан» и «лик» звучит несколько высокопарно, но все же предпочтительней, чем: «Конкретно нереальная телка! Смотрится на штуку баксов в час!»
«...И все же было в Незнакомке что-то необычное. С одной стороны она полностью подходила под критерии девушки из эсесера: слишком красива, слишком хорошо одета, слишком эротична.... Но с другой стороны откуда собачка? И что это за недопустимо естественная раскрепощенность в сочетании с недоступностью? А может быть, все это просто наваждение. В конце концов, мы ведь любим не женщину, а свое представление о ней...»
Этой ночью выпитый кофе и загадка Незнакомки долго не давали заснуть Дмитрий Дмитриевичу...
Доктор встал поздно. Голова гудела, сердце стучало, во рту - запах вчерашнего гадкого кофе, с которым не могло справиться даже послевкусие от Samuel Gawith. Стакан густой сметаны с круассаном под чай с лимоном несколько исправили ситуацию.
По плану сегодня у него был музей D’Orsay. Идти не хотелось, но еще больше он не любил менять планы.
Пятнадцать минут под моросящим дождем вернули Дмитрию Дмитриевичу доброе настроение: он, как и все петербуржцы, любил погоду, которую жители других мест называют проморзглой.
Гуров много раз бывал в D’Orsay и каждый раз начинал свой визит с пожатия лапы Носорога, который с «группой товарищей» охранял вход в музей. Как-то так сложилось. Слон тоже был хорош, но 3D, как называли в последнее время Доктора Дмитрия Дмитриевича его друзья, подружился именно с Носорогом. Иногда ему казалось, что Слон ревнует. Слона даже было жаль, но он ничего поделать не мог – сердцу ведь не прикажешь.
Он часами мог бродить между скульптурами. Но каждый раз его путешествие в страну странных живых, хотя и застывших на некоторое время, форм завершалось здесь. Камилла Клодель. «Зрелый возраст» (http://gleb314.livejournal.com/2456.html). Неповторимая динамика горя. Пожалуй, здесь было больше любви, чем в «Поцелуе» Родена. Впрочем, Дмитрий Дмитриевич давно уже понял разницу между апогеем страсти и финалом любви.
-Так вот где вы прячетесь! – низкий, немного гортанный женский голос вернул Дмитрий Дмитриевича к реальности. Он обернулся и... обомлел.Перед ним стояла вчерашняя Незнакомка. Она смотрела большими, слегка раскосыми карими глазами на доктора, и он видел в них и легкую насмешку, и дразнящий вызов, и, что его удивило более всего, легкую тревогу.
-Вы меня искали? – с удивлением спросил доктор.
В ответ Незнакомка только повела плечами и едва заметно наклонила голову.
- Позвольте представиться. Дмитрий Дмитриевич Гуров, - то ли воздух был слишком сух, то ли неожиданность была слишком приятной, но доктор закашлялся. – Доктор. Из Петербурга. Но почему вы решили заговорить со мной по-русски?
- Потому что вы выглядите как русский! – Женшина, прищурив глаза и слегка наклонив голову, рассмеялась.
- То есть?
- Доктор! Вы слишком хорошо и правильно одеты. Да и лицо у вас... Вы видели свое лицо?
На этот раз рассмеялся доктор.
- Я сказала какую-то глупость? – немного с обидой спросила Незнакомка.
- Ну что вы! – поторопился успокоить ее Дмитрий Дмитриевич, - просто вчера вечером в Тюильри я пытался определять национальность по одежде и манерам. Но честное слово, не предполагал, что кто-то может и меня исследовать таким же образом.
Теперь они рассмеялись вместе.
- Кстати, вас я не смог точно идентифицировать. Была у меня гипотеза, что вы русская. Но собачка меня сбила с толку.
- Ах, Диккенс! Правда, он прелесть? Мне его привезли из Англии. Типичный английский мопс. Значит, Диккенс. А по поводу моей идентификации, то я вас прекрасно понимаю. Я и сама не очень знаю, кто я.
- Так вы не русская?
- Русская. На одну восьмую. Примерно столько же во мне крымскотатарской крови, есть украинская, еврейская, цыганская и даже немецкая и это далеко не все.
- Коктейль Молотова.
- Имейте в виду, могу взорваться. И всё же я француженка, потому что родилась здесь, в Париже. И вообще, у нас давно нет понятия национальность. Есть только гражданство и вероисповедание. Результат Французской революции.
- Да, я слышал.
- Но вас, наверное, интересует не только моя родословная, но и имя. Давайте будем называть меня Анна Сергеевна. Помните у Чехова? «Дама с собачкой».
- А что, вы действительно Анна Сергеевна?
- А вы действительно Дмитрий Дмитриевич Гуров?
Дмитрий Дмитриевич сделал какой-то неопределенный жест.
- Во всяком случае, я привык, что меня называют так.
- А меня близкие зовут Анет. А так как Серж - один из псевдонимов отца, то почему бы мне и не быть сегодня Анной Сергеевной.
- Разумеется! Человек имеет полное право на ник.
- К сожалению, только в Интернете.
- Помните у Шекспира? Что наша жизнь? Лишь Интернет!
Анет улыбнулась.
-Конечно. Но все же, как вы меня нашли?
- Очень просто. Мне вдруг захотелось купить колечко. Я присмотрела два, но никак не могла выбрать. И я загадала: если найду вас, то куплю, которое с бриллиантом, а если нет, то куплю другое, тоже с бриллиантом. Так что видите, все проще пареной свеклы. Кажется, так говорят?
- Пареной репы.
- Ну ладно, репы. Кроме того, мне захотелось еще раз увидеть мужчину, который встает при приближении дамы и при этом снимает шляпу. Где может быть такой мужчина в первой половине дня? Только в музее. В Лувре он уже был, в Помпиду его и на буксире не затянешь, значит, D’Orsay. Я доверилась интуиции и, как видите, она меня не подвела. Но вы не зазнавайтесь. На самом деле, просто мне больше понравилось то кольцо, которое я поставила на вас.
- По-моему, вы - фея.
- Пусть так. Фея понимает, почему D’Orsay. Но фея не понимает, почему вы заинтересовались именно «Зрелым возрастом»? Я не люблю эту вещь.
- Что так?
- Женщина здесь унижена, она молит мужчину не бросать ее. Я не люблю, когда женщина в подчиненном положении.
Дмитрий Дмитриевич покачал головой.
- Возможно, здесь нечто другое. Вам не кажется, что Клодель продолжает линию Микельанджело?
- Сикстинская капелла?
- Однако если там Отец пытается удержать Человека, то здесь мужчина выступает антогонистом Отца. Он отринул женщину, перешагнул через ее любовь. По сути, эта вещь – пощечина мужскому эгоизму.
Анна Сергеевна смотрела на Дмитрия Дмитриевича с явным интересом.
- Любопытно. А что вы, в таком случае, думаете о «Происхождение мира»?
- Вы говорите о L’origin du Monde?( http://www.google.com/search?q=l'origin+du+Monde) – женщина кивнула, - мне не очень нравится этот перевод. Пожалуй, «Источник жизни» ближе по духу к изображению. Что же касается мыслей... Видите ли, я - не гинеколог, я – проктолог, и потому вижу жизнь, простите, с другой стороны.
Анна Сергеевна не смогла сдержать смех.
- Однако, вы умеете быть циничным и даже пошлым.
Дмитрий Дмитриевич развел руками:
- Абсолютная моральная стерильность вредна для мужского здоровья. Утверждаю это как доктор. А Курбе... Ну что ж, надо признать: это - не живопись, это – порнография.
- Значит, не искусство?
- Я так не говорил. Порнография – тоже искусство, искусство вызывать сексуальное желание. Курбе – порнограф достаточно высокого класса.
Женщина примирительно улыбнулась:
- Но что же мы стоим? Пойдемте посмотрим еще. Вы умеете говорить об искусстве интересно. Сразу видно, что не учились.
Она взяла его под руку и они пошли вдоль галереи.
- Да, живопись учил не по учебникам. Просто смотрю своими глазами и говорю, что думаю.
Думал же он в эту минуту о том, что необычайно изящная женская рука, которая едва заметно, в такт словам и мыслям пульсировала на его предплечье, излучает энергию, гораздо более мощную, чем любой гамма-источник. Было торжественно и тревожно. Предчувственно...
После музея они пошли по бульвару Сен-Жермен, свернули к Люксембургскому саду. Удивительно, но им было легко разговаривать на любую тему. Даже пикироваться не получалось.
- Как вам Франция?
- Смешанные чувства. Царство – простите, республика ложных ценностей. Иногда мне кажется, что я в Риме времен последних императоров. Эта страна готовится к нашествию варваров и решительной смене декораций. Франция проиграла абсолютно все войны после Наполеона. Но благодаря то ли самой эффективной в мире дипломатии, то ли правильному размещению капиталов сумела каждое свое поражение обратить в победу. Причем, чем оглушительней было военное поражение, тем грандиозней следовала дипломатическая виктория.
Анна Сергеевна долго молчала. Доктор даже испугался: не обиделась ли?
- Вы, наверное, правы, - наконец сказала она, - мы уже морально готовы к капитуляции. Но, по вашей теории, - это предвестник сногсшибательного успеха.
И после некоторой паузы продолжила:
- И все-таки пока мне здесь хорошо и уютно. Да, есть ощущение надвигающейся грозы, но это только возбуждает, - и она снова рассмеялась, - а вот в Москве мне действительно страшно. Агрессия, агрессия, агрессия... Идешь по улице, а такое чувство, что плещешься в аквариуме с пираньями.
На этот раз рассмеялся доктор:
- Но ведь это тоже возбуждает? А вы приезжайте в Питер. У нас и Европа, и Россия. Два в одном, как теперь принято говорить.
- В Питер... – задумчиво повторила женщина, - может быть, и приеду.
Они прошли по изувеченным граффити милым, старым улочкам Латинского квартала и вышли к улице Данте. Кафе и кафетерии, рестораны и ресторанчики... И каждое заведение соблазняет витринами и меню.
- Не пора ли нам пообедать? – спросил Дмитрий Дмитриевич.
- С удовольствием. Но, во-первых, не здесь, а во-вторых, каждый платит за себя.
Дмитрий Дмитриевич удивленно вскинул брови:
- Теперь я вижу, что вы действительно не русская женщина.
И снова тот самый странный взгляд:
- Не русская, - сказано было высокомерно, но не холодно, - видите ли, милый друг, у меня на вас свои планы. Использование вашего кошелька в него не входит.
- «Милый друг» - это из Мопассана?
- Нет. Но и не из Чехова. Просто вы мне милы. И мне хочется, чтобы вы в любой ситуации оставались моим другом. Кроме того, я не могу быть вашей содержанкой хотя бы потому, что это вам не по карману, - женщина улыбнулась, видимо, чтобы смягчить отповедь. – Не обижайтесь, - уже гораздо мягче добавила она, и Дмитрий Дмитриевич почувствовал мягкое, как бы извиняющееся, пожатие ее руки.
Они вышли на набережную и повернули направо, перешли по мосту и оказались на острове Сен-Луи.
- Вот мы и пришли. Вполне приличное заведение. Хорошая кухня и умеренные цены. Два в одном, - Анна Сергеевна рассмеялась.
Зал ресторана был почти пуст. Они заняли столик у окна. Дмитрий Дмитриевич открыл меню, но через минуту с тяжелым вздохом откинулся на спинку стула.
- Вы не поможете мне? Я абсолютно ничего не понимаю во французском, а во французском кулинарном – тем более. Закажите мне что-нибудь из того, что предпочитают парижане.
- Но это может быть довольно дорого.
- Ничего. Мои клиенты бывают щедры.
Фаршированный фазан, шабли, десерт и счет вернули Дмитрию Дмитриевичу веру во французскую кухню.
Они совсем недалеко отошли от ресторана, когда Анна Сергеевна вдруг остановилась.
- Вот мы и пришли. Здесь я живу.
Она вздохнула, погладила лацкан его пиджака:
- Спасибо за чудесную прогулку.
Дмитрий Дмитриевич был явно расстроен. Разумеется, он понимал, что их встреча мимолетна, но чтобы настолько... Он хотел было сказать, как он был счастлив эти несколько часов и как несчастлив сейчас... но женщина приложила палец к его губам:
- Вы не откажетесь поужинать с нами?
- С нами?
- Ну да! Со мной и моим мужем.
- С вами и вашим мужем? – Дмитрий Дмитриевича бросило в жар.
- Я надеюсь, вы не относитесь к категории лиц, которые не едят после шести.
Он смог только мотнуть головой.
- Значит, в девять. Наша квартира на третьем этаже. Консьержку я предупрежу, - она положила визитку в карман его пиджака.
До званного ужина было еще несколько часов и доктору было о чем подумать. «Что означает эта встреча? Неужели она действительно искала меня? И как нашла? Интуиция – это, конечно, хорошо. Но найти незнакомого человека в Париже... Нет, здесь интуиции мало. А что означает приглашение на ужин? Оказывается, она замужем. Как мне надлежит реагировать на приглашение и как себя вести. Может быть, вообще не стоит идти... а если идти, то следует же что-то принести с собой. Что? Видимо, цветы. Но как выбрать букет для замужней женщины..."
Проблемы так утомили Дмитрия Дмитриевича, что он уснул. И снились ему в формате 3Д самые разнообразные решения... Он проснулся вдруг, с ощущением, что проспал. Глянул на часы – отлегло: было без пяти семь. Принял душ, побрился, освежил лицо холодной водой, едва заметно обозначил себя духами «Desert» - ему нравился запах тишины под звездным небом, оделся – однотонная сорочка с легким теснением, льняной костюм, туфли от «Niсola Benson», осмотрел придирчиво себя в зеркале. «Ну и насколько бросается теперь в глаза мое происхождение? А и пусть бросается!» - подумал он и вышел из своего номера.
В цветочном магазине он снова оказался во власти сомнения. Продавец – мужчина лет пятидесяти, в клетчатой рубашке и берете, лихо сдвинутом набок, заметил его нерешительность.
- Я могу вам помочь? – спросил он по-английски.
Дмитрию Дмитриевичу стало легче: парижане крайне неохотно говорят по-английски.
- Да, вы можете мне помочь. Видите ли, я приглашен на ужин моей знакомой. Это мой первый визит в ее дом. Но, оказывается, она замужем и мне необходимо будет познакомиться с ее мужем.
- О, месье..., - продавец одобрительно выпучил глаза, от полноты чувств покачал головой и развел руки, - понимаю...
- Я не знаю, что будет уместно принести в дом. Может быть, бутылку вина?
Продавец цветов возмущенно сощурил глаза, практически закрыл их и с отвращением передернул узкими плечами:
- Ни в коем случае, - отчеканил он каждый слог.
- Цветы?
Теперь лицо продавца раскрылось, как подсолнух при виде солнца:
- Только цветы!
- Розы?
- Что вы! Они, конечно, дороже, чем то, что предложу вам я, но никогда – слышите! – никогда не позволю себе рекомендовать вам эту пошлость.
Он скрылся за дверью подсобки. Через минуту оттуда вышел... – нет! не продавец! – кудесник, человек горних высей, маг. Он нес маленький букет фиалок, но нес их двумя руками и казалось, что он стал выше ростом и шире в плечах.
- Вот именно то, что вам нужно.
- Вы уверены?
- Оляля! Аб –со- лют-но!
- Почему вы так думаете?
- Потому что цвет фиалок дивно гармонирует с вашими духами. Это ведь «Desert», не так ли?
Дмитрий Дмитриевич был настолько поражен профессионализмом продавца, что нашел в себе силы только кивнуть в знак согласия.
- И, что очень важно в вашей ситуации, фиалки - это благородно. Чувственно, но скромно, - продавец нежно, будто партнершу в туре вальса, обнял ладонью букетик, прищурив глаз издали, на расстоянии вытянутой руки осмотрел его и с тяжелым вздохом расставанья отдал, наконец-то, цветы доктору. Сцена напоминала передачу отцом невесты жениху. Казалось, еще немного и продавец разрыдается в голос. Но нет! Он сдержался... Правда, наблюдательному 3Д показалось, что в уголке правого глаза продавца, как у упытного политика на митинге, блеснула слезинка.
Доктор был очень доволен. Правда, когда он увидел счет, то невольно подумал: «Оляля! Если это счет за фиалки, то сколько же стоят розы?»
Через полчаса Дмитрий Дмитриевич уже стоял у подъезда дома, где жила Анна Сергеевна. В висках стучало, на душе было тревожно, хотелось выбросить букет в ближайшую урну и убежать. «Да что же я веду себя как абитуриент из провинции в МГУ!», - рассердился на себя доктор и, распахнув дверь подъезда, перешел свой Рубикон.
Консьержка придирчиво осмотрела его, видимо сверяя со словесным портретом, который ей сообщила Анет, и демонстративно уставилась в монитор, на который были выведены изображения лестничных клеток всех шести этажей.
Лифт, сработанный, видимо, еще рабами Рима, встретил его распростертыми дверями. Не без опаски Дмитрий Дмитриевич смежил створки дверей и нажал кнопку «3». Лифт возмущенно скрежетнул, собрался с силами и дернул себя вверх что было мочи, погружая пассажира в космические 2g. Через несколько секунд он с таким же остервенением остановился, и доктор на долю секунды ощутил себя в невесомости.
Как только он освободился из скафандра лифта, за единственными дверями на этаже послышалось приветливое тявканье. «Значит, квартира занимает этаж. Как та, в которой я жил с родителями. Только та была на девять семей...». Дверь распахнулась, будто Анет стояла за дверью и, в ожидании своего гостя, смотрела неотрывно в глазок.
- Дмитрий Дмитриевич! Как я рада, что вы пришли! Знаете, как я боялась, что вы не придете? – Анет была обворожительна, глаза ее лучились, губы слегка дрожали, выдавая легкую взволнованность. Диккенс был рад не менее хозяйки. Он тут же, дружелюбно повиливая хвостиком, принялся обнюхивать гостя.
Доктор протянул Анне Сергеевне букетик фиалок.
- Это мне? – спросила Анет. Глаза ее просто сияли от восторга.
- Вам, - Дмитрий Дмитриевич огляделся, - вроде бы больше некому. Не Диккенсу же. Значит, вам.
Женщина на секунду спрятала лицо в цветы.
- Помните, всё помните, даже как собачку зовут. Но откуда вы узнали, что я обожаю фиалки?
- Ну это проще паренной свёклы. Интуиция.
Анет рассмеялась, взяла Дмитрия Дмитриевича под руку:
- Но что же мы стоим здесь! Пойдемте, я представлю вас моему мужу. Только осторожно! Не наступите на Диккенса.
В огромном салоне, отделанном красным деревом и мрамором, их встретил весьма импозантный мужчина. Но от профессионального взгляда Дмитрия Дмитриевича не укрылись следы его нездорового образа жизни и пристрастия ко многим порокам. Шейный платок не мог спрятать морщины, а кожа, плотно обтягивающая верхнюю челюсть, свидетельствовала о том, что мужчине не так давно сделали пластическую операцию. «Однако, скорее 67, чем 65», - подумал доктор.
Завидев входящих, мужчина сделал несколько шагов им навстречу, лицо его расплылось в улыбке. «А операцию сделали так себе. Подтяжка мимику не держит». Почему-то это наблюдение вернуло Дмитрий Дмитриевичу его обычную уверенность.
- Ив, позволь представить моего сегодняшнего гостя. Месье Дмитрий, доктор из России. Он, видишь ли, совсем не говорит по-французски. Но у него очень милый английский. Дмитрий Дмитриевич, это мой муж, месье Ив.
Мужчины пожали руки. «Почти как боксеры перед поединком», - подумалось доктору.
- Простите, мне надо распорядиться на кухне. Ив, ты ждешь кого-нибудь сегодня?
- Только Шарля.
- Значит, я накрываю на четверых, - сказала Анет и вышла из салона.
- Вы курите? – спросил месье Ив.
- Только в отпуске и только трубку.
- О! Тогда вас должна заинтересовать моя коллекция. Прошу ко мне в кабинет.
Они прошли по широкому коридору мимо двух комнат и оказались у двери, поверхность которой была покрыта чеканкой на рыцарский сюжет. Над дверью из стены вырастала мужская голова свирепого вида с алчно оскалившимся ртом и синей бородой. Глаза этого своеобразного оберега неотрывно смотрели на входящего в кабинет.
«Конечно, пошло. Но с непривычки впечатляет», - подумал Дмитрий Дмитриевич.
Хозяин дома с явным удовольствием следил за реакцией гостя.
- Синяя Борода – лучшее предупреждение для особей женского пола. Согласитесь, что в наше время безудержной эмансипации для мужчины важно сохранить хотя бы небольшую территорию, вход на которую женщинам возбраняется.
- И что, помогает?
Месье Ив зашелся смехом. Так, не переставая смеяться, он достал из кармана ключ и открыл замок. Отворяясь, дверь издала скрежет.
- Обожаю скрипы, стоны, шорохи и прочие междометия природы. Прошу, - и, сделав широкий приглашающий жест, месье Ив пропустил гостя в кабинет.
Широкое окно над массивным письменным столом орехового дерева выходило на северный берег Сены, вдоль правой стены располагались стеллажи с книгами, у левой между двумя застекленными шкафами стояли два кресла и журнальный столик, напротив окна – большой, старинной работы, секретер, на котором стояла неплохая копия «Ганимеда и Орла» Леохара.
Месье Ив открыл один из ящиков секретера:
- Не хотите взглянуть?
Дмитрий Дмитриевич не мог скрыть восхищения: перед ним была самая роскошная коллекция трубок и сигар из всех виданных им. Здесь были трубки от Lorenzo, Peterson, Big Ben, Savinelli. Некоторые экземпляры были просто уникальны.
- Ну как? – в голосе месье Ива звучала гордость.
- Я никогда не видел ничего подобного. Дизайн этих фарфоровых – просто прелесть, хотя, по-моему, они имеют скорее декоративную ценность. Фарфор – не бриар.
- О! Я вижу, вы действительно разбираетесь в трубках.
- А это ведь Peterson, не так ли? Любимая фирма Шерлока Холмса...
Месье Ив рассмеялся. Он явно получал удовольствие от встречи с понимающим собеседником.
- Не совсем Шерлока Холмса, но Конан Дойль действительно предпочитал Peterson.
- Равно, как и Марк Твен, - добавил Дмитрий Дмитриевич.
- Верно! Нет, вы в самом деле знаете предмет.
- Видите ли, я уже говорил, что позволяю себе курить только один месяц в году - в отпуске. Но любить трубку не вредно круглый год. Когда я испытываю желание выкурить одну-другую, я достаю книги и читаю разные разности из истории табакокурения.
- О! Вы совсем не чужды витруальным наслаждениям.
В это время зазвонил зуммер домофона. Мужской голос произнес:
- Прибыл месье Шарль.
- Пригласите его ко мне в кабинет.
Почти тотчас в коридоре послышались шаги, месье Ив открыл дверь и в комнату вошел рослый темнокожий мужчина атлетического телосложения. На его широком лице играла улыбка, он обнял хозяина дома и почему-то нежно погладил того ниже спины. Месье Ив бережно отстранился и, как показалось Дмитрию Дмитриевичу, несколько игриво сказал несколько слов молодому человеку.
- Месье Дмитрий, это – месье Шарль. Не думаю, что у вас получится поговорить. Шарль еще не освоил английский. Скажу вам по секрету: он и по-французски говорит очень своеобразно. Вы уж простите, нам надо немного посекретничать.
Пока Шарль что-то темпераментно шепотом объяснял Иву, Дмитрий Дмитриевич рассматривал роскошные хьюмидоры с сигарами Никарагуа, Доминиканы и, разумеется, Кубы.
Снова зуммер. На этот раз мужчин приглашали в столовую.
Блюда на столе отличались не столько даже вкусом, сколько изысканностью. Есть это было абсолютно невозможно. Можно было только наслаждаться и смаковать. Дмитрий Дмитриевич не всегда понимал, что именно он ест, но это только добавляло пикантности и без того необычному вечеру. В своем непонимании доктор был неодинок. Диккенс тоже скорее любовался кормом, чем ел.
Пользуясь тем, что месье Ив говорил с Шарлем по-французски, Анет часто переходила на русский, возможно для того, чтобы прислуга – пожилая француженка с тонкими, поджатыми губами в белоснежном переднике и подобающем чепце не понимала, о чем беседуют за столом.
Анет была очень разговорчива. Казалось, нет такой вещи в мире, которая не волновала бы ее. Она с легкостью переходила от одной темы к другой: музыка и театр, автомобили и права исчезающих народов на письменность, положение женщин в Экваториальной Африке и биржа... Доктор пытался соответствовать, но это ему удавалось не всегда.
Подали десерт. Он был настолько красив, что вторгнуться в эту красоту было столь же преступно, как попытаться отведать омара с полотна Снейдерса. Когда всё же Дмитрий Дмитриевич отважился на святотатство, он ощутил вкусовой букет по гармонии и нежности сопоставимый только с сочинениями Шопена.
Как заметил доктор, месье Ив и Шарль предпочитали коньяк, который вскоре раскрепостил их. Через некоторое время Шарль встал из-за стола, подошел сзади к стулу месье Ива, наклонился и, то ли прошептал ему что-то на ухо, то ли просто нежно поцеловал. Затем Шарль очень деликатно помог месье Иву встать из-за стола. Приличия ради доктор тоже хотел встать, но почувствовал у себя на колене руку Анет, легкое прикосновение которой удержало его на месте.
- Спокойной ночи, - сказал месье Ив, - мы с вашего разрешения воскурим кальян.
С этими словами он, поддерживаемый за талию Шарлем, удалился на свою половину.
- Мне тоже пора, - сказал Дмитрий Дмитриевич, вставая. По правде говоря, уходить ему совсем не хотелось.
- Да, пожалуй, - Анна Сергевна тоже встала из-за стола, - пора. Дайте руку, а то вы еще заблудитесь.
Они шли по коридору, который, как показалось доктору, вел совсем не к выходу и точно не к кабинету месье Ива, и остановились у двери, отделанной гобеленом, на котором Амур поражал своими стрелами группу обнаженных девиц, наблюдавших из зарослей тростника за купанием юноши. Анет открыла дверь и, не выпуская руки доктора, погрузила его в полумрак своей спальни. Диккенс, который увязался за ними, попытался тоже проскочить в комнату, но не тут-то было:
- Нет, мой мальчик, сегодня ты будешь спать у себя, - с этими словами Анет подняла Диккенса с пола, нежно погладила его и выбросила в коридор.
...Они стояли совсем близко. В глазах женщины было столько ожидания, страха и желания... Дмитрий Дмитриевич почувствовал, как огромная волна нежности подхватывает его. Он бережно погладил ее по щеке, и она доверчиво, почти по-щенячьи уткнулась в его грудь...
Утро наступило неожиданно быстро.
- Какие у вас короткие ночи в Париже, - пробормотал Дмитрий Дмитриевич.
- Действительно жаль, что ночь не была полярной.
- Ты еще скажи, что ночь выдалась тропической.
- Не знаю, не знаю, но мне до сих пор жарко.
- Уж не захворала ли?
- Нет, не надейся. Вам, эскулапам, только дай полечить.
- Послушай. А как я выйду отсюда?
- Ногами. Не рассчитываешь же ты, что я выйду к завтраку с мужчиной на руках.
- Но, как-то неудобно, муж...
Анет рассмеялась.
- Оставь! Неужели ты не понимаешь, что мы уже очень давно живем каждый своей жизнью. Кроме того, после ночи с Шарлем, возможно, Иву понадобится проктолог, - она снова залилась смехом.
- Перестань, что за пошлость. На всякий случай напоминаю, у меня нет врачебной лицензии во Франции.
Анет вдруг стала серьезной. Разглаживая морщинки на лице Дмитрий Дмитриевича, она тихо спросила:
- Сколько дней ты будешь в Париже?
- Три. Я уезжаю поездом вечером третьего дня...
...Вечером третьего дня, если считать от их первой ночи, они стояли на вокзале. Он - в вагоне, она – на перроне. Они смотрели друг на друга через чистое, почти невидимое стекло. Стекло пропускало беспрепятственно свет, с трудом – звуки. А вот флюиды бились о невидимую твердь и беспомощно падали на асфальт. Он уезжал в аквариум с пираньями, она оставалась в столице ложных ценностей.
Поезд тронулся и помчался по Франции, пробиваясь через ароматы цветов, предательства и лжи.